Диверсант [HL] - Юрий Корчевский

— Как ты говоришь, его имя и фамилия?

— Вилли Хаузе. Мы его Витей промеж собой называли. Когда мы с погибшим стрелком-радистом к группе прибились, он уже тут был. Кто он такой, из какой части — не знаю. Старшина его документы видел.

— М-да, занятно.

— Подозрительно! Я лично ему не верю.

— Подожди клеймо на человека ставить. Пока он ни в чём плохом не замечен, воевал не хуже других.

— Это — да, с этим не спорю.

Разговор затих. Иван и пушкарь осмысливали услышанное.

— Боец Кузьмичёв!

— Я!

— Лезь на дерево и поглядывай по сторонам. Если немцев увидишь, сигнал дашь. Я ничего плохого о Вилли Хаузе не думаю, но бережёного Бог бережёт. Остальным отдыхать.

Саша улёгся на траву, ноги поднял и положил на ствол дерева. Их в учебке в своё время сержант учил — так усталость быстрее проходит.

Все трое погрузились в сон.

Уже прошло часа четыре, когда прокукарекал петух — довольно близко и явственно.

Саша сразу проснулся. То ли сон приснился, то ли голодные галлюцинации? Откуда петуху в лесу взяться?

— Ну наконец-то! — прошипел сверху Иван. — Дрыхнете, аж храпом всех зверей разогнали.

Саша разозлился.

— Кто же в лесу кукарекает? Ты видел в лесу петухов?

— Так я по-другому не умею.

— Ну — куковал бы, как кукушка. Чего кукарекаешь?

— Так вон он, немец наш идёт!

— Тьфу ты со своим петухом, так бы сразу и говорил! Давай слазь оттуда!

— Наконец-то, — задорно отозвался Иван, — а то я весь зад на ветке отсидел.

Саша подобрался к опушке. Всмотревшись повнимательнее, он увидел между деревьями посланного им в деревню пехотинца. Поискал глазами — нет ли за ним «хвоста»? Вроде не видать.

Вскоре пехотинец был уже на месте отдыха группы. За спиной у него была наволочка от подушки, которую он, остановившись, с явным облегчением сбросил на землю.

— Товарищ… — обратившись к Саше, он запнулся.

— Называй пока командиром — я ведь тоже рядовой, как и ты.

— Товарищ командир, ваше приказание выполнено, продовольствие доставлено.

— Молодец!

Саша поймал себя на мысли, что он вслушивается в речь пехотинца — не проявится ли акцент? Но пехотинец говорил по-русски чисто, как коренной русак.

— Доставай, хвастайся добычей.

Группа моментально окружила добытчика. Он запустил руку в наволочку и вытащил целый каравай серого хлеба — явно деревенской выпечки.

— Ура, — вполголоса сказал танкист.

А когда следом показался добрый шматок солёного сала, радости бойцов не было предела.

Жестом фокусника пехотинец достал из наволочки несколько луковиц, изрядный пучок моркови и огурцы. Напоследок же, придав лицу торжественное выражение, вытащил бутылку водки. Самой настоящей, заводской, с сургучной пробкой. Всё это походило на сказку.

Саша извлёк из ножен нож и протянул танкисту.

— Дели поровну.

Сам же отозвал пехотинца в сторонку.

— Рассказывай.

— Дед у деревни коз пас, я на него случайно наткнулся. Он мне это добро и принёс.

— Ты нигде не засветился? Немцев за собой не привёл?

— Вроде нет.

— Вроде! А то когда ты ушёл, танкист тут про тебя небылицы рассказывал.

Пехотинец покраснел, как девица.

— Документы свои дай!

Боец достал солдатскую книжку. И в самом деле — Вилли Франц Хаузе.

— Так ты действительно немец?

— Мне теперь что — с гранатой под танк броситься?

— Да нет, это я так. Хоть предупредил бы.

— В следующий раз табличку на грудь повешу — «немец», — прищурился Вилли.

— Прости. Пойдём, подхарчимся.

Вся еда была уже поделена, и бойцы только ждали команды. Танкист с вожделением поглядывал на бутылку водки.

— Выпивку отставить, с собой водку возьмём.

— А фронтовые сто грамм? — обиделся танкист.

— А переправа через Днепр? На тот берег выберемся, тогда водка в самый раз будет — для сугрева.

— Командир, зачем тяжесть нести? Вдруг разобьётся?

— Чёрт с вами, — сдался Саша, — по сто грамм и в самом деле не повредит.

Они дружно накинулись на хлеб с салом и только мычали от удовольствия. Потом пустили бутылку по кругу, сделали по паре глотков и взялись за лук и огурцы. Съев их, они допили водку и грызли морковь.

— Ух, хорошо! — раскраснелся танкист. — Витя, мы всегда тебя за харчами посылать будем — ты удачливый.

До вечера было ещё далеко, и потому, поев, все улеглись отдыхать.

Теперь на дерево полез танкист — без караульного нельзя.

К Саше подошёл Вилли, присел рядом.

— Я не всё сказал. В деревне немцы стоят. Одна машина грузовая и несколько солдат. Когда старик в деревню ушёл, я проследил. Не, из леса не выходил! А старик, когда вернулся, рассказал, что они уже второй день тут. Его семью из дома выгнали, и они в сарае спят. Немцы целыми днями шнапс глушат, всех кур в деревне перестреляли и съели.

— Ты это всё к чему мне рассказал?

— Этот, что на дереве сидит, мне прямо в лицо говорил, что я сплю и вижу, как к немцам перебежать. Вроде зов крови.

— Я тебе верю. Как ты воевал, я видел. К немцам в деревне с поднятыми руками не вышел. И наплюй — дураки были всегда и везде.

— Боюсь я. Когда к нашим выйду, замучают меня вопросами — как воевал, что да почему.

— Вполне может быть. Так что стисни зубы и терпи.

Видно, Вилли волновал этот вопрос. Для окруженцев он немец, для немцев — чужак.

Саша уже стал проваливаться в сон, как подскочил от внезапно осенившей его мысли. Как же он сразу-то не допёр?

Машина в деревне одна, и значит, немцев много быть не должно, коли они в одной хате помещаются на ночёвку. Всего и дела-то — немцев ночью вырезать, да на их грузовике уехать. Немчика нашего в немецкую форму переодеть — вдруг патруль остановит? За ночь можно сотни полторы километров отмахать. Ежели на рожон не лезть, то вполне может получиться.

Саша растолкал уснувшего пехотинца.

— Ты прости, что спать мешаю. Сколько немцев в деревне?

— Старик не сказал, а я не спросил. А что?

— Мысль у меня есть. Немцев вырезать ночью, да на их грузовике в сторону Смоленска поехать. За ночь ох и далеко проехать получится!

— А если патруль остановит?

— А мы тебя в немецкую форму переоденем. Ты язык немецкий знаешь?

Вилли улыбнулся.

— У нас в семье все родной язык знают. Я на немецком не хуже, чем на русском говорю. Учительница немецкого языка в школе говорила, что у меня берлинский выговор.

— Вот! Что я говорил! — обрадовался Саша. — В форму оденем тебя — за немца вполне сойдёшь.

Дальше отдыхать сразу расхотелось.

— Хлопцы, подъём!

— Только поели, остограммились, сейчас бы вздремнуть минуточек шестьсот, — пробурчал танкист.

— Предлагаю вместо нашего похода и заплыва через Днепр передвижение на колёсах.

— Это как?

— Конфисковать у немцев грузовик.

— Э, нет, старшой. Мы на грузовике уже ехали, едва в живых остались.

— В детали операции раньше времени посвящать не буду. Сейчас идём к деревне, дозорным — Виктор, он дорогу знает.

— Старшой, это тебе наш немец в уши надул? Смотри, прямо в лапы к своим и приведёт.

Саша с размаху влепил танкисту хук справа. Тот растянулся на земле.

— Он такой же боец, как и ты! Если не доверяешь, выбирайся сам, в одиночку, — Саша был зол до чрезвычайности.

— Я что, своё мнение сказать не могу? — Танкист поднялся, держась за скулу. — А в Красной Армии, между прочим, рукоприкладство Уставом запрещено.

— Как к своим выйдем, можешь пожаловаться политруку, — отрезал Саша.

Танкист старался скрыть обиду, но это ему удавалось с трудом. Сопя от едва сдерживаемого негодования, он встал в строй, и группа двинулась вперёд.

Витя, или Вилли, шёл впереди группы, оторвавшись метров на пятьдесят.

До деревни они добрались через час, потому как группа — не одиночный боец, передвигаться быстро не может; необходима скрытность.

Для начала они залегли на окраине и стали наблюдать за деревней.

Грузовик так и стоял на единственной деревенской улице — здоровенный «Бюссинг» с крытым брезентом кузовом.

Солдаты изредка показывались на улице без френчей, поскольку на улице было тепло.

Потом из открытых окон избы донеслась песня «Лили Марлен». Кто-то пиликал на губной гармошке.

— Вот суки! Кому война, а кому — веселье, — злобно проговорил танкист. — Гранату бы им в окно…

— Погоди с гранатой! Тем более — нет её. Втихую снимем и на грузовике уедем. Сможешь совладать?

— Чего там уметь — три педали и баранка! Справлюсь.

Как стемнело, солдаты угомонились, но устав блюли. Между избой и грузовиком стал расхаживать часовой. В свете яркой луны поблескивала каска. Настроение у часового было хорошее, солдат мурлыкал что-то под нос.

— Значит, так, парни, — громким шёпотом, чтобы слышали все, сказал Саша. — Я иду один. Полагаю — справлюсь. Потом сигнал дам — коротко свистну два раза. Тогда — бегом ко мне.